MOSFORWARD Информационный портал
Выхожу из метро, сразу напротив стоит колонна людей с цветами, шумно переговариваясь. Через пару минут, примкнув к ним, двигаюсь в сторону огражденного входа с рамками-металлоискателей. На протяжении всего маршрута не утихают только голоса полицейских, патрулирующих территорию, в остальном — тишина.
На самой манежной достаточно пусто, только пяточек с баннерами собрал у себя людей и огромное количество камер. Но, чтобы до него добраться, нужно пройти через группы «волонтеров», а также туристов, увлеченно рассматривающих Московский Кремль.
У волонтеров в руках коробки с красными гвоздиками и свечками. Выдают цветы, сомневаюсь, стоит ли на такое отвечать «спасибо». Все ближе баннеры: «Кемерово 25.03.18»; «#КемеровоМыСТобой». Люди постепенно собираются около них, безмолвно строясь в очередь. Возлагают цветы и игрушки.
Никакого воя с надрывом, стоит очень напряженная тишина. Ее прерывают разве что рассуждения о том, как можно было бы избежать подобного инцидента. Вскоре людей становится значительно меньше, все разбредаются по разным сторонам манежки, переговариваясь друг с другом, то и дело доносятся обрывки фраз: «цветы символически возложим и пойдем»; «а сейчас же по всей стране эти митинги проходят, да?»; «сколько там погибло людей все таки?».
Возмущённый голос из толпы, что чуть тише полушепота, уже привлекает к себе внимание. Слышу громкое: «если бы мы знали, что воевали за это… Зачем мы воевали?». Мурашки по телу. Озираюсь по сторонам, бабушка лет 80-ти пытается пробраться к мемориалу, поспешно и немного тараторя восклицает что-то по поводу власти и Сталина. Люди окружают ее, вслушиваясь и снимая. И вот, человек ростом 150, если не меньше, пытается прыгнуть прямо в камеру, сказать о самом главном, повторяя из раза в раз, что «высказывает свое мнение».
Удивительно, но высказывать свое мнение пришли лишь люди старшего поколения: поодаль стоял пожилой мужчина с плакатом «Звериный оскал капитализма: 300 взрослых, 142 ребёнка погибло» и уже не так публично, не в камеры, а своим «соседям» на митинге высказывался, не нарушая скорбную тишину. Слышу, как он трижды повторяет сам себе «так нельзя» с такой интонацией, что у девушки рядом наворачиваются слезы.
Я побрела в сторону Красной площади, там – уже ничего траурного, все те же группы туристов и москвичи, фотографируются и прогуливаются. Возвращаюсь, невольно ловлю краем глаза оживление среди волонтеров: собираются, слушают указания, которые дает статная дама. Журналисты рядом обсуждают, как скоро должны подъехать политики, чтобы отдать дань памяти.
И действительно, достаточно скоро появляется Валентина Петренко, к ней почти не подойти, и все, что на пяточке вокруг нее, занято камерами и людьми, ждущими ответа, хоть какого-то ответа, на абстрактный вопрос «Почему?». Она достаточно долго и очень выдержанно «высказывает свое мнение насчет трагедии».
Переводя взгляд на мемориал с цветами, отходя от этих разговоров, видно, что людей уже не так много, что они подходят и уходят, и лишь волонтеры перекладывают игрушки. Скорбящие выстроились в ряд перед баннером. Журналисты пытаются поймать кадры, Валентина Петренко по прежнему дает интервью, только все отчетливее видна неуверенность политика, а как человек содрогается то ли от мороза, то ли от слез, которые даже выплакать нельзя. Люди вокруг уже не засыпают вопросами, а поддерживают: странно наблюдать, как женщина из толпы будто «убаюкивает»: «ну ничего, ничего, мы сами выбрали Владимира Владимировича, мы ему доверяем, не переживайте». Такой странный российский парадокс: поддерживать тех, с чьей стороны должна быть обеспечена поддержка во всех смыслах. Высший предел человечности и терпения. Люди расходятся, в руках Валентины Петренко свеча. Женщина еле слышно говорит о количестве жертв, о чудовищности случившегося. Рядом стоящая дама отвечает на
монолог «ну, это только по официальным данным». Еще один российский парадокс.
Как-то очень некстати включают музыку. Абсолютное молчание, массово зажигаются свечи. Кажется, что люди, которые все время бегали по Москве, остановились. Хотелось бы думать, что в последний раз по такому поводу. Музыка сильно скачет по громкости, становится неудобно и неловко. Сзади тишину прерывает громкий плач ребенка, от этого не по себе, он не прекращается. Минута тянется критически долго. Плач даже органичнее, чем эта включенная музыка. Родители поспешно пытаются успокоить ребенка.
Во всей этой медлительности времени замечаю мужчину, торопящегося возложить цветы. Он стыдливо трет лицо руками, судорожно, не с первого раза, распаковывает гвоздики, а глаза его слишком голубые от слез, только он их то и дело прячет. На территории встречаю несколько семей с детьми, дети жуют сладости, бегают-топают и спрашивают у родителей, зачем они сюда пришли, что это такое, что происходит. Матери заливаются слезами. Муж одной из женщин трепетно вытирает ладошкой ее щеку, посматривая на ребенка. Как рассказать детям, что такое смерть? Очень тяжело. После того, как журналисты разъехались становится достаточно пусто на площади. Люди курсируют потоком, приходят и уходят. Отхожу от мемориала.
Издалека видно, что очень личной стала национальная трагедия, мужчины отводят своих женщин в сторону и трепетно обнимают, люди заходят за ограждения, чтобы их слез не видели и не снимали. Очень жаль, что люди поодаль и только скорбят вместе.
Двигаюсь к метро, в узком переходе «Охотного ряда» часто встречаю людей с гвоздиками. На станциях зеленой ветки также и почти не протолкнуться. Выхожу на Новокузнецкой. Улица, уже смеркается, двигаюсь по направлению к администрации Кемеровской области в Москве. Стоит пара полицейских машин на перекрестке – почти все, что выдает само здание администрации. Людей мало, но те, что есть, стоят на дороге, не замечая изредка
проезжающие автомобили. Около огромного количества цветов и игрушек едва заметна синяя палатка, в ней стоят две девушки. Захожу в нее, одиноко на столике лежит тетрадка А4, листаю: люди записывают свои соболезнования и слова поддержки. Пока спешно просматриваю, сзади подходит девушка и берет ручку, неловко ее отвлекать. Скольжу пальцами по листу от слова «скорбим», подчеркнутого троекратно, до конца страницы. Пальцы мокрые, опускаю глаза и понимаю что рука в луже слез. Кажется, что чаша терпения перелилась. А сзади люди все не уходят с дороги и крестятся.
Материал подготовила: Марианна Богданова